В то время когда на полях Европы росла слава императора Франции Наполеона, а русские войска, сражавшиеся против французов, совершали новые подвиги во славу Русского оружия, на другом конце света, на Кавказе те же русские солдаты и офицеры вершили не менее славные дела. Одну из золотых страниц в истории Кавказских войн вписал полковник 17-го егерского полка Карягин Павел Михайлович и его отряд.
Положение дел на Кавказе к 1805 году было чрезвычайно сложное. Персидский властитель Баба-хан рвался вернуть утраченное влияние Тегерана после прихода русских на Кавказ. Толчком к войне послужило взятие войсками князя Цицианова Ганжи.
Момент был выбран крайне удачно: Петербург не мог прислать на Кавказ ни одного лишнего солдата. В одном из донесений императору князь Цицианов жаловался на недостаток войск для выполнения воли монарха захватить в течение весны и осени 1804 года Эриванским и Бакинским ханствами. В мае 1804 года Цицианов предпринял поход в Эриванское ханство, за которое Россия соперничала с Персией. Персидский хан не остался в без ответа и в июне 1804 года послал туда отряд во главе с Аббас-Мирзой. После ряда столкновений с персами начался штурм Эривани. В литературе описывается ряд подвигов русских, связанных с этими событиями, «подобные которым можно найти только в эпических творениях Греции, да в славной Кавказской войне времен Цицианова и Котляревского». Например, говорится о майоре Нольде, который со 150 человеками защищал земляной редут от нападений нескольких тысяч персов и сумел отстоять его. После прибытия Баба-хана с подкреплением в 15 тыс. человек Цицианов в конце лета — начале осени отступил от Эривани в Грузию, где начавшиеся к тому же беспорядки требовали его присутствия.
Из-за войны с Францией Петербург не мог увеличить численность Кавказского корпуса, к маю 1805 в его составе было около 6000 пехоты и 1400 кавалерии. Причем войска были разбросаны на огромной территории. Из-за болезней и плохого питания был большой некомплект. Так, по спискам в 17-м егерском полку числилось в трех батальонах 991 рядовой — на деле в строю был 201 человек.
В июне 1805 персидский принц Аббас-Мирза предпринял наступление на Тифлис. На этом направлении персы имели огромное превосходство в силах. Перед Грузией встала угроза повторения резни 1795 года. Шах Баба-хан поклялся, вырезать и истребить всех русских в Грузии до последнего человека. Кампания началась с того, что неприятель перешел Араке у худоперинской переправы. Прикрывавший ее батальон семнадцатого егерского полка, под командой майора Лисаневича, не в силах был удержать персов и отступил в Шушу. Со стороны же Эривани действия ее ограничивались только тем, что Мехти-хан каджарский 13 июня ввел в крепость трехтысячный персидский гарнизон и, арестовав старого правителя Мамеда, сам принял звание эриванского хана.
Узнав о появлении крупных персидских соединений, командующий русскими войсками на Кавказе князь Цицианов выслал всю подмогу, которую только мог выслать (все 493 солдата и офицера при двух орудиях, Карягине, Котляревском (о котором отдельная история) и русском воинском духе).
Шушинская крепость, лежала только в 80 верстах от персидской границы и давала неприятелю возможность сосредоточить под ее прикрытием значительные силы для действия против Грузии. В Шуше уже начались беспорядки, вспыхнувшие, конечно, не без участия персидской политики, и Лисаневич ясно видел, что в отсутствие войск измена легко могла отворить крепостные ворота и впустить персов. А если бы персы заняли Шушу, то Россия надолго потеряла бы Карабагское ханство и вынуждена была бы вести войну на собственной территории. Сознавал это и сам Цицианов.
Итак, 18 июня отряд Карягина выступил из Елисаветполя в Шушу, имея в составе 493 солдата и офицера и два орудия. Опасения Цицианова оправдались. Персы заняли Аскаранский замок и отрезали Карягина от Шуши.
24 июня произошел первый бой с кавалерией персов (около 3000) форсировавшей реку Шах-Булах. Ничуть не растерявшись (в то время на Кавказе сражения с менее чем десятикратным превосходством противника не считались за сражения и официально проходили в рапортах как «учения в условиях, приближенных к боевым»), Карягин построил войско в каре и продолжал идти своей дорогой, до вечера отражая бесплодные атаки персидской кавалерии. Пройдя 14 верст, отряд расположился лагерем, так называемым вагенбургом или, по-русски, гуляй-городом, когда линия обороны выстраивается из обозных повозок (учитывая кавказское бездорожье и отсутствовавшую сеть снабжения, войскам приходилось таскать с собой значительные запасы), у кургана (и татарского кладбища) урочища Кара-Агач-Баба на р. Аскаран. На холмистой площади были разбросаны многочисленные надгробные камни и постройки (гюмбет или дарбаз), представлявшие некоторую защиту от выстрелов.
В 18.00 персы начали штурмовать русский лагерь, атаки с перерывом продолжались до самой ночи, после чего сделали вынужденный перерыв на расчистку груд персидских тел, похороны, плач и написание открыток семьям погибших. Потери персов были громадны. Со стороны русских потери также были. Карягин удержался на кладбище, но это стоило ему ста девяноста семи человек, то есть почти половины отряда. «Пренебрегая многочисленностью персов, — писал он в тот же день Цицианову, — я проложил бы себе дорогу штыками в Шушу, но великое число раненых людей, коих поднять не имею средств, делает невозможным всякую попытку двинуться с занятого мной места». К утру персидский военачальник отвел свои отряды на высоты вокруг лагеря.
Военная история не много представляет примеров, где отряд, окруженный во сто раз сильнейшим неприятелем, не принял бы почетной капитуляции. Но Карягин сдаваться не думал. Правда, сначала он рассчитывал на помощь со стороны карабагского хана, но скоро от этой надежды пришлось отказаться: узнали, что хан изменил и что сын его с карабагской конницей находится уже в персидском стане. Несколько раз персы предлагали командиру отряда сложить оружие, но неизменно получали отказ.
На третий день, 26 июня, персы, желая ускорить развязку, отвели у осажденных воду и поставили над самой рекой четыре фальконетные батареи, которые день и ночь обстреливали гуляй-город. С этого времени положение отряда становится невыносимым, и потери быстро начинают увеличиваться. По воспоминаниям одного из участников боя: «Положение наше было весьма и весьма незавидное и становилось час от часу хуже. Нестерпимый зной истощал наши силы, жажда нас мучила, а выстрелы с неприятельских батарей не умолкали…». Сам Карягин, контуженный уже три раза, раненный в грудь и в голову, был ранен пулей в бок навылет. Большинство офицеров также выбыло из фронта, а солдат не осталось и ста пятидесяти человек, годных к бою. Если прибавить к этому мучения жажды, нестерпимый зной, тревожные и бессонные ночи, то почти непонятным становится грозное упорство, с которым солдаты не только бесповоротно переносили невероятные лишения, но находили еще в себе достаточно сил, чтобы делать вылазки и бить персов.
Из рапорта полковника Карягина князю Цицианову от 26 июня 1805 года: «майор Котляревский три раза был командирован мною для прогнания бывшего впереди и занимавшего возвышенные места неприятеля, прогнал сильные толпы его с храбростью. Капитан Парфенов, капитан Клюкин во всем сражении в разных случаях были посылаемы мною с штуцерниками и поражали неприятеля с неустрашимостью».
Дабы не потерять единственный источник воды, в одну из таких вылазок в ночь на 27 июня солдаты, под командой поручика Ладинского (по другой информации — поручика Клюкина и подпоручика князя Туманова), проникли даже до самого персидского лагеря и, овладев четырьмя батареями на Аскорани, не только разорили батареи и добыли воду, но также принесли с собой пятнадцать фальконетов. Впрочем, положения это не спасло. Необходимо сказать, к этому дню в отряде осталось 350 человек, причем половина имели раны разной степени тяжести.
Успех этой вылазки превзошел самые смелые ожидания Карягина. Он вышел благодарить храбрых егерей, но, не находя слов, кончил тем, что перецеловал их всех перед целым отрядом. К общему сожалению, Ладинский, уцелевший на вражьих батареях при исполнении своего дерзкого подвига, на следующий же день был тяжело ранен персидской пулей в собственном лагере.
Четыре дня стояла горсть героев лицом к лицу с персидской армией, но на пятый обнаружился недостаток в патронах и в продовольствии. Солдаты съели в этот день последние свои сухари, а офицеры давно уже питались травой и кореньями. На рассвете 27 июня штурм лагеря начали подошедшие основные силы персов. Атаки опять велись в течении всего дня. В этой крайности Карягин решился отправить сорок человек на фуражировку в ближайшие селения, с тем чтобы они добыли мяса, а если можно, и хлеба. В четыре часа дня произошел случай навсегда оставшийся черным пятном в славной истории полка. Команда фуражиров пошла под начальством офицера, не внушавшего к себе большого доверия. Это был иностранец неизвестно какой национальности, называвший себя русской фамилией Лисенков (Лысенко); он один из всего отряда видимо тяготился своим положением. Впоследствии из перехваченной переписки оказалось, что это был действительно французский шпион. Поручик Лисенко и шесть нижних чинов перебежали к противнику.
К рассвету двадцать восьмого числа явились из посланной команды только шесть человек — с известием, что на них напали персы, что офицер пропал без вести, а остальные солдаты изрублены. Вот некоторые подробности несчастной экспедиции, записанные тогда со слов раненого фельдфебеля Петрова. «Как только мы пришли в деревню, — рассказывал Петров, — поручик Лисенков тотчас приказал нам составить ружья, снять амуницию и идти по саклям. Я доложил ему, что в неприятельской земле так делать не годится, потому что, не ровен час, может набежать неприятель. Но поручик на меня крикнул и сказал, что нам бояться нечего. Я распустил людей, а сам, словно чуя что-то недоброе, взобрался на курган и стал осматривать окрестность. Вдруг вижу: скачет персидская конница… „Ну, — думаю, — плохо!“ Кинулся в деревню, а там уже персы. Я стал отбиваться штыком, а между тем кричу, чтобы солдаты скорее выручали ружья. Кое-как успел это сделать, и, мы, собравшись в кучу, бросились пробиваться. „Ну, ребята, — сказал я, — сила солому ломит; беги в кусты, а там, Бог даст, еще и отсидимся!“ — С этими словами мы кинулись врассыпную, но только шестерым из нас, и то израненным, удалось добраться до кустарника. Персы сунулись было за нами, но мы их приняли так, что они скоро оставили нас в покое».
Получив сведения от перебежчиков о тяжелом положении русских, Аббас-Мирза бросил свои войска на решительный штурм, но, понеся большие потери, вынужден был отказаться от дальнейших попыток сломить сопротивление отчаянной кучки людей.
Роковая неудача с фуражировкой произвела поражающее впечатление на отряд, потерявший тут из небольшого числа оставшихся после защиты людей сразу тридцать пять отборных молодцов. Ночью к персам перебежало еще 19 солдат.
Но энергия Карягина не поколебалась. Провоевав еще один день, Карягин начал подозревать, что он не сможет с 300 русскими перебить всю персидскую армию. Понимая всю тяжесть положения, и то, что переход товарищей к врагу создает нездоровые настроения среди солдат, полковник Карягин решает прорвать кольцо окружения, выйти к р. Шах-Булах и занять небольшую крепость, стоящую на ее берегу.
Оставив обоз и зарыв трофейные фальконеты, помолившись Богу, зарядили картечью орудия, забрали на носилки раненых и тихо, без шума, в самую полночь на двадцать девятое июня, выступили из лагеря в новый поход. По недостатку лошадей егеря тащили орудия на лямках. Верхами ехали только три раненые офицера: Карягин, Котляревский и поручик Ладинский, да и то потому, что солдаты сами не допустили их спешиться, обещая на руках вытаскивать пушки, где это будет нужно.
Сначала двигались в полной тишине, затем произошло столкновение с конным разъездом противника и персы кинулись догонять отряд. Правда, и на марше попытки уничтожить эту израненную и смертельно уставшую, но все так же боевую группу, не принесли персам удачи. Непроглядная темень, буря и русский дух еще раз спасли отряд Карягина от возможности истребления. Более того — большая часть преследователей кинулась грабить пустой русский лагерь. К рассвету он был уже у стен Шах-Булаха, занятого небольшим персидским гарнизоном. По приданиям, замок Шах-Булах бал построен шахом Надиром, а свое название получил от ручья протекавшего рядом. В замке находился персидский гарнизон (150 человек) под командованием Эмир-хана и Фиал-хана, предместья занимали посты противника.
Пользуясь тем, что там все еще спали, не помышляя о близости русских, Карягин сделал залп из орудий, разбил железные ворота и, кинувшись на приступ, через десять минут овладел крепостью. Начальник ее, Эмир-хан, родственник наследного персидского принца, был убит, и тело его осталось в руках русских. Гарнизон бежал. В рапорте от 28 июня 1805 года Карягин сообщал: «…крепость взята, неприятель прогнан из оной и из лесу с малой с нашей стороны потерею. С неприятельской же стороны убиты оба хана… Расположась в крепости, ожидаю повелений вашего сиятельства». К вечеру в строю было только 179 человек, и 45 зарядов для пушек. Узнав об этом, князь Цицианов писал Карягину: «В отчаянии неслыханном прошу вас подкрепить солдат, а Бога прошу подкрепить Вас».
Русские едва-едва успели починить ворота, как показались основные персидские силы, обеспокоенные пропажей любимого русского отряда. Аббас-Мирза попытался с ходу выбить русских из укрепления, но его войска понесли потери и вынуждены были перейти к блокаде. Но это был не конец. Даже не начало конца. После инвентаризации оставшегося в крепости имущества выяснилось, что еды нет. И что обоз с едой пришлось бросить во время прорыва из окружения, поэтому жрать нечего. Совсем НЕЧЕГО…. Четыре дня питались осажденные травой и конским мясом, но наконец съедены были и эти скудные запасы.
Это позволило Карягину продержаться еще целую неделю без особенной крайности. Но положение отряда становилось все тяжелее. Будучи уверен, что русские в ловушке, Аббас-Мирза предложил им сложить оружие взамен на большие награды и почести, если Карягин согласится перейти в персидскую службу и сдаст Шах-Булах, и обещая, что никому из русских не будет нанесено ни малейшей обиды. Карягин просил четыре дня на размышление, но с тем, чтобы Аббас-Мирза во все эти дни продовольствовал русских съестными припасами. Аббас-Мирза согласился, и русский отряд, исправно получая от персов все необходимое, отдохнул и оправился.
Между тем истек последний день перемирия, и к вечеру Аббас-Мирза прислал спросить Карягина о его решении. «Завтра утром пускай его высочество займет Шах-Булах», — ответил Карягин.
Карягин решается на еще более невероятный шаг, пробиться сквозь полчища неприятеля к другой, не занятой персами крепости Мухрат.
Пик дерзости, воинской смекалки и безумия меркнет перед поступком русских.
7 июля в 22 часа, когда Карягин выступил с отрядом, ведомые Юзбашем, из крепости на штурм следующей, еще большей крепости, Мухрат, которая по гористому местоположению и близости к Елизаветполю была удобнее для защиты.
Важно понимать, что к 7 июля отряд беспрерывно сражался вот уже 13-ый день.
Окольными дорогами, по горам и трущобам, отряду удалось обойти персидские посты так скрытно, что неприятель заметил обман Карягина только под утро, когда авангард Котляревского, составленный исключительно из одних раненых солдат и офицеров, уже был в Мухрате, а сам Карягин с остальными людьми и с пушками успел миновать опасные горные ущелья. Даже солдаты, оставшиеся перекликаться на стенах, сумели уйти от персов и догнать отряд.
Если бы Карягин и его солдаты не были проникнуты поистине геройским духом, то, кажется, одних местных трудностей было бы довольно, чтобы сделать совершенно невозможным все предприятие. Вот, например, один из эпизодов этого перехода, факт, стоящий одиноко даже и в истории кавказской армии.
На пути следования отряда возник глубокий овраг или промоина (по описанию поручика Горшкова — русло р. Кабарту-чая) с крутыми склонами. Люди и лошади могли его преодолеть, а вот орудия? Леса, чтобы сделать мост, по близости не было…
Ребята! — крикнул вдруг батальонный запевала Сидоров. — Чего же стоять и задумываться? Стоя города не возьмешь, лучше послушайте, что я скажу вам: у нашего брата пушка — барыня, а барыне надо помочь; так перекатим-ка ее на ружьях«.
Рядовой Гаврила Сидоров спрыгнул на дно рва, за ним еще трое солдат.
Четверо солдат добровольно вызвались пособить делу, перекрестясь, легли в ров и по ним, под хруст костей, перевезли орудия.
Двое остались живы, а двое за геройское самопожертвование заплатили жизнью. Как ни торопился отряд с отступлением, однако же солдаты успели вырыть глубокую могилу, в которую офицеры на руках опустили тела погибших сослуживцев.
8 июля отряд пришел в Ксапет, отсюда Карягин отправил вперед подводы с ранеными под командой Котляревского, а сам двинулся за ними. В трех верстах от Мухрат на колонну кинулись персы, но были отбиты огнем и штыками. Один из офицеров вспоминал: «…но лишь только Котляревский успел от нас отдалиться, как мы жестоко были атакованы несколькими тысячами персов, и натиск их был так силен и внезапен, что они успели захватить обе наши пушки. Это уже совсем не штука. Карягин закричал: „Ребята, вперед, вперед спасайте пушки!“ Все бросились как львы, и тотчас штыки наши открыли дорогу». Пытаясь отрезать русских от крепости, Аббас-Мирза послал кавалерийский отряд для ее захвата, но и здесь персы потерпели неудачу. Инвалидная команда Котляревского отбросила персидских всадников. К вечеру в Мухрат пришел и Карягин, по данным Бобровского это произошло в 12.00.
Только теперь Карягин отправил письмо к Аббас-Мирзе в ответ на предложение его перейти в персидскую службу. «В письме своем изволите говорить, — писал ему Карягин, — что родитель ваш имеет ко мне милость; а я вас имею честь уведомить, что, воюя с неприятелем, милости не ищут, кроме изменников; а я, поседевший под ружьем, за счастье сочту пролить мою кровь на службе Его Императорского Величества».
В Мухрате отряд пользовался сравнительным спокойствием и довольствием. А князь Цицианов, получив 9 июля рапорт, собрал отряд в 2371 человек при 10 орудиях и вышел навстречу Карягину. 15 июля отряд князя Цицианова, отбросив персов от реки Тертара, расположился лагерем у селения Мардагишти. Узнав об этом, Карягин ночью оставляет Мухрат и идет к селению Маздыгерт на соединение со своим командующим.
Там главнокомандующий принял его с чрезвычайными военными почестями. Все войска, одетые в парадную форму, были выстроены развернутым фронтом, и когда показались остатки храброго отряда, Цицианов сам скомандовал: «На караул!». По рядам гремело «Ура!», барабаны били поход, знамена приклонялись…
Надо сказать, что лишь только Цицианов вышел из Елизаветполя, Аббас-Мирза, рассчитывая на слабость оставленного там гарнизона, ворвался в Елизаветпольский округ и бросился на город. Хотя Карягин изнемогал от ран, полученных на Аскорани, сознание долга в нем было так сильно, что, спустя несколько дней, полковник, пренебрегая болезнью, снова стоял уже лицом к лицу с Аббас-Мирзой. Слух о приближении Карягина к Елизаветполю заставил Аббас-Мирзу уклониться от встречи с русскими войсками. А под Шамхором Карягин с отрядом, не превышавшим шестисот штыков, обратил персов в бегство. Таков финал, закончивший персидскую кампанию 1805 г. «У вас совершаются дела баснословные, — писал князю Павлу Цицианову граф Ростопчин, — слыша о них, дивишься им и радуешься, что имя русских и Цицианова гремит в странах отдаленных…»
Совершив этот удивительный марш, отряд полковника Карягина в течении трех недель приковал к себе внимание почти 40000 персов и не позволил им идти в глубь страны. Мужество полковника Карягина принесло громадные плоды. Задержав персов в Карабаге, оно спасло Грузию от наводнения ее персидскими полчищами и дало возможность князю Цицианову собрать войска, рассеянные по границам, и открыть наступательную кампанию. И хотя в феврале 1806 года князь Цицианов был изменнически убит при якобы передаче ключей от города Баку, в целом кампания 1805 года завершилась покорением Россией шекинского, ширванского, кубанского и карабахского (а в октябре 1806 г. и бакинского) ханств.
За свой поход полковник Карягин был награжден золотой шпагой с надписью «За храбрость». Майор Котляревский был награжден орденом Святого Владимира 4-й степени, оставшиеся в живых офицеры орденами Святой Анны 3-й степени. Не остался без награды и Аванес Юзбаши (мелик Вани), он был произведен в прапорщики, получил золотую медаль и 200 рублей серебром в пожизненную пенсию. Подвиг рядового Сидорова в 1892 году, в год 250-летия полка был увековечен в памятнике, установленном в штаб-квартире Эриванцев Манглисе.